Я ничего не желаю. Если я чего-то желаю, то это желаю не я. А разве есть что-то, что не я?

Жан-Рахим прошёл хорошую школу: пять юпитерианских лет он мельчил вручную водородные клубни чифирного чая для Учителей Психодизайна. И, когда Ашрам принакрыло Внеочередным Божественным Проникновением, Жан-Рахим был вытащен из своей одиночной барокамеры, отмыт, побрит, сексуально удовлетворён и доставлен в Курсовую Окружность перед внутренний взор Его Божественной Милости.

Они уделали четыре литра ионизированного чифа из личной ебээмовской жестяной кружки (которую тот своими руками заварганил по изотерическому чертежу древнейшим методом энергоинформационной сварки. Причем в процессе варганения Е.Б.М., увлёкшись, спалил к чертям последний сварочный аппарат Общеюпитерианского Музея Цивилизационных Останков...), выкурили кисет настоящего клонированного табаку (кисет достался Жан-Рахиму от Молчальника Подставы, гуру космостопа, после распятия того, в соответствии с доброй юпитерианской традицией, на одной из площадных статуй В. И. Ленина; этот космический хиппи, собственно, и раскатал Жан-Рахиму дорожку в Ашрам Антикармических Сил. А с настоящим клонированным табаком вообще история отдельная...) и посетили обитель альтернативных гурий (которым сам великий праджаз Трихомон VI Семипалец посвятил вдохновенные строки в Книге Призывов И Отзывов), после чего у них состоялась серьёзная и ответственная беседа на тематику судеб мира, о содержании которой досужему читателю порнографических журналов знать было совершенно нехрен.

Для начала Жан-Рахима пропустили сквозь Лабиринты Приходов В Себя.

Ничто не мешало проникать через стены из здоровенных, заляпанных извёсткой, булыжников, как бы сливаясь с ними и через мгновение отпочковываясь с другой стороны.

Жан-Рахим уже было потерял счёт (даже не ведя его никуда изначально) каменным безотверстным мешкам, а просто двигался напролом, словно из одного мыльного пузыря в другой, перестав чего-либо ожидать и к чему-нибудь быть готовым. Какой-то абстрактный прошлый опыт ненавязчиво нашёптывал: если чего-то хочешь, то оно обязательно встретится тебе... у кого-нибудь другого.

Жан-Рахим прекратил внимать лезшей в голову хери и спокойно остановился. Достал сигарету с настоящим табаком, щёлкнул ногтем указательного пальца по колпачку самовоспламеняющегося кончика – и в две глубокие затяжки буквально испепелил вместилище смол и никотина. Клонированный табак Жан-Рахим употреблял лишь с Учителями Психодизайна, но главным было не это. Просто название сигарет “Любопытный Кю” вызывало до слёз непристойные ассоциации, ибо нерегулярным просмотром “Кин-Дза-Дзы” Жан-Рахим частенько ублажал свою неистребимую лень и эстетико-хренософские наклонности.

Но и это не так вышибало из перманентной ровной медитации в совсем уж чёрт знает какую, как перечёркнутый этой фантастической надписью собственный Жан-Рахимов фэйс на лицевой стороне пачки поверх логотипа Ашрама Антикармических Сил.

И в минуты кармических фортелей Жан-Рахим затягивался живым, брызжущим сладковатым никотином, табачком и самоотверженно пялился на расцвеченное изображение собственной рожи, неведомо зачем ставшей лицом (или жопой?) торговой марки “Любопытный Кю”.

Налюбовавшись на чудеса упаковочного дизайна, Жан-Рахим поднялся с корточек и щелчком того же ногтя отправил погибший бычок в первый подвернувшийся стенной булыжник. Тот немедленно заискрился бледно-ядовитыми оттенками непонятно каких цветов – почти как квадратное чучело на паучьих ходулях из “Тайны Третьей Планеты”.

И Жан-Рахим понял – ему туда.

Небрежным и даже слегка залихватским пинком он распахнул объявившуюся дверь. И оказался в огромной пещере, источавшей кондомоподобную безразмерность. Поверхность пещеры наблюдалась единственной плоскостью, плавно перетекающей из горизонтальной в наклонную, вертикальную и потолочную. Вскоре Жан-Рахим догадался – так могла бы выглядеть изнутри яичная скорлупа, выращенная из цельного зеркала.

Бытие Жан-Рахима в этом яйце протекало покойно и неспешно, в активном, но дрёмоподобном состоянии. Без сна, жратвы, справления нужд и прочих фишек материального мира. Иногда на поверхности стенки образовывались мутноватые линии, и тогда единое зеркало покрывалось сеткой из множества крошечных экранчиков, и в каждом показывались всякие картинки: то чья-то жизнь, то мир иной какой-нибудь, то совсем уж такое, что и словам не поддаётся, и воображению.

Интересное начиналось, когда кривые псевдозеркальца транслировали в виде отдельных, логически несвязанных, сюжетов куски жизни, смерти и непонять чего Жан-Рахима, его знакомых, знакомых его знакомых, а также неких людей и странных существ, от которых возникало инстинктивное ощущение узнавания: знаю, кто это, но вспомнить не можу.

Только вот в большинстве таких репортажей Жан-Рахим участвовал в неизвестных ему событиях, назывался другими именами, трахался с красивыми девушками, без всякого сомнения хорошо знакомыми с его двойниками, причём с некоторыми даже совместно проживал.

А однажды совсем невероятная картинка привлекла его взор: девушка странной необъяснимой красоты, ведшая активную половую и бытовую жизнедеятельность с двойником по имени Джеф, подверглась насильственной смерти через распятие на земле. Невероятное заключалось в том, что по смерти тела девушки от него отделилось некое прозрачное, видимое только Жан-Рахиму, подобие её тела; когда Джеф на маленькой, как будто собранной из сотни велосипедов, автомашине, вёз погибшее тело на ритуальное погребение, это прозрачное подобие вдруг втянулось в тело Джефа и стало сливаться с таким же прозрачным подобием самого Джефа. И как-то ночью из Джефова тела во время его сна отделилось единое, полностью слившееся, прозрачное существо, покружило над мирно спящими телами друзей и улетело прочь.

Спустя какой-то временной вырезок Жан-Рахим уже знал – кто и что он сам, его двойники и события, происходившие с ними. И тогда начался новый цикл его бытия - Жан-Рахим обрёл способность входить в картинки, показуемые на экранчиках, и наблюдать их непосредственно изнутри.

И чудны же были эти путешествия!

А меня – вообще нет.

Я – абстрактный образ,пригрезившийся Тебе во сне.

Я развлекался, наблюдая незримо, как закрутился, фырча и пожуживая, заржавевший от безвременья Проектор Кармы. Выяснив, чем же была псевдозеркальная обитель, плодное яйцо моего зарождения, я с удовольствием принимал посильное метафизическое участие в проявляющихся движущихся картинках, лишь в самые интересные моменты входя в тело, предоставленное мне для эксперимента.

К примеру, когда Жан-Рахим был выпущен мною на вольные хлеба, а Джеф находился ещё в стадии оплодотворения, я забрался в тело и отождествился с путешествием в местечко Подрайское. Это всё равно, что взять отпуск и полазить по горам какого-нибудь Тянь-Шаня, заодно узнав милые подробности, ожидающие некоторых полусформированных сущностей в Парадно-Инфернианском уезде Лимбоидной губернии.

Правда, для этого пришлось пережить процесс таможенного умирания, но у меня имелся доступ с чит-кодами в одном из подпольных серверов Райских Предгорий. Впрочем, с определённой точки зрения, я и сам являюсь секретным кодом разработчика, поскольку одно из Виртуальных Пещёрных Тел стало местом моего проявления на ... как это там по-русски говорится? Свет Божий, вот. Или Ночь, что ли. Так что по проживанию очередной дозы отождествления я всегда мог вернуться в свою зазеркальную келью и продолжать визуализировать выращивание индивидуальностей во вверенном мне теле.

Самый первый мой мичуринский опыт оказался очень любопытным и нетерпеливым: в детском ещё возрасте он умудрился самостоятельно покинуть тело и попал в реальность Бесконечного Расширения. Эта путевая линия за пределами всяких карм и расчерченных схем даже Высшими Существами почитается одной из самых непредсказуемых. И я могу только предполагать, что происходит с моим бывшим подопечным: в частности, у него есть шанс в процессе Бесконечного Расширения стать самой Изначальной Изначальностью. Ну или чего-нибудь в этом роде. Возможно, это удачнейший из моих проектов.

Жан-Рахима от подобной прыти я тормознул лечением от несуществующей эпилепсии. За те же восемь планетарных лет он достиг уровня самостоятельного существа, был отпущен из тела на все сто сорок пять сторон и я почти потерял его из виду, натыкаясь иногда на его следы или его самого в разных неожиданных местах.

За третий проект я взялся уже не один. В самом начале осознавания себя я подружился с подобным мне существом из другого солиптического яйца и отношения наши стали очень близкими и очень странными. Часто мы наблюдали одни и те же видения, придумывали одни и те же события, а идеи рождались у нас совместно, как у одного существа.

Поэтому со встречи воплощённых нами Джефа и Светки у них было постоянное чувство, будто они знали друг друга более чем всегда. Цель же нашего эксперимента задумывалась такая: вырастить в двух телах два существа, которые по смерти одного из тел объединились бы в одно. Идея настолько увлекла, что оба мы отождествились с полученной уникальностью и, назвав её Ева-Мария, стали изнутри наблюдать её жизнь.

Но однажды самим Яйцом я был выдран из контекста Евы-Марии и водворён обратно, где все волосы встали бы дыбом, когда бы у подобного мне могли бы быть волосы.

В брошенном мною теле само собою исхитрилось образоваться новое существо, которое к тому же неясным для меня образом разузнало обо мне! Мало того, этот персонаж ещё и создал собственную реальность, нечто вроде моего Солипсического Яйца, но совершенно по-иному – и начал каким-то манером воздействовать на меня самого!

В моей дотоле тихой, наполненной покоем, Обители объявился один из моих проектов, Жан-Рахим – и стал превращаться в меня самого. Он прошёл почти весь мой путь, исключив зарождение: появился он в сознании и трезвой памяти, наблюдал моё бытие, хохотал, как хрен знает какой Гомер, а затем я обнаружил, что втягиваюсь в его тело, ибо он имел натуральный твёрдый организм, в точности такой же, как тот, в котором зародился!

И тут во мне объявился бушующий огненный смерч неконтролируемого гнева, выскочивший из меня, как чёрт из пакета травы, настолько я хотел остаться неизменным, так отождествился с собою бестелесным и наблюдающим, – и я взмолился о том, чтобы стать другим.

И Обитель вышвырнула меня вон.

Я пришёл в себя, любимого, в крохотном сыром кубе, лёжа на каменном полу мордой вниз. У меня наличествовало тело, которое к тому же нещадно стонало от пронизывающей насквозь боли, а всё моё существо вибрировало от не менее пронизывающего холода. Сразу же отворилась боковая стена, оказавшаяся ржавой визгливой дверью, за ней стояло несколько человекообразных, количество которых я не сумел определить – поскольку в глазах моих картинка моментально стала раздваиваться, затем растраиваться и расчетверяться. Эффект был тот ещё: глаза размножали только людей (людей ли?), остальное я видел с неприлично подробной чёткостью, до мельчайшей пылинки. В общем, меня схватили под руки и потащили по длинному извилистому коридору с кучей ржавых дверей, встроенных средь каменных глыб. Выйти из тела ни в какую не получалось, и я попытался расслабиться и отвлечься от боли и холода в мыслительную деятельность. Но в безвольно мотающейся башке колотился о стенки черепа лишь один истерический вопрос: в какую же хуйню я влип? Меня затащили в просторный, белый до ощущения бесконечности, зал, долго и нудно пёрли до центра этой бесконечности, где возвышался грязный, покрытый толстенным ковром рыжей пыли, эшафот. Не спеша, но и не задерживаясь, сунули мою голову в колючую витую петлю и ноги мои провалились в мгновенно открывшийся люк.

Я пришёл в себя в крохотном сыром кубе, лёжа на каменном полу мордой вниз. У меня наличествовало тело, которое к тому же нещадно стонало от пронизывающей насквозь боли, а всё моё существо вибрировало от не менее пронизывающего холода. Сразу же отворилась боковая стена, оказавшаяся ржавой визгливой дверью, за ней стояло несколько человекообразных, количество которых я не сумел определить – поскольку в глазах моих картинка моментально стала раздваиваться, затем растраиваться и расчетверяться. Эффект был тот ещё: глаза размножали только людей (людей ли?), остальное я видел с неприлично подробной чёткостью, до мельчайшей пылинки. Меня схватили за ноги и потащили по длинному извилистому коридору с кучей ржавых дверей, встроенных средь каменных глыб. Выйти из тела ни в какую не получалось, и я попытался расслабиться и отвлечься от боли и холода в мыслительную деятельность. Но в безвольно мотающейся башке колотился о стенки черепа лишь один истерический вопрос: в какую же хуйню я влип? Меня затащили в просторный, белый до ощущения бесконечности, зал, долго и нудно пёрли до центра этой бесконечности, где возвышался на высокой, изрезанной множеством тропинок, горе, покрытый торчащими занозами и кровавыми пятнами здоровенный деревянный крест. Не спеша, но и не задерживаясь, по складной алюминиевой лестнице втащили наверх и деловито приколотили старинными бронзовыми гвоздями к кресту мои запястья и щиколотки. Затем мучители мои ушли, а где-то рядом, направленный прямо в лицо, включился ослепляющий жаркий прожектор. Не в силах оторваться от тела, как бы изнутри него я смотрю, как облезает кожа, засушивается и истлевает мясо, лопаются сухожилия и остаётся лишь скелет. А потом прилетают самые обыкновенные голуби и грызут, грызут, растаскивая его по частям. И я выключаюсь.

Я пришёл в себя в крохотном сыром кубе, лёжа на каменном полу мордой вниз. У меня наличествовало тело, которое к тому же нещадно стонало от пронизывающей насквозь боли, а всё моё существо вибрировало от не менее пронизывающего холода. Сразу же отворилась боковая стена, оказавшаяся ржавой визгливой дверью, за ней стояло несколько человекообразных, количество которых я не сумел определить – поскольку в глазах моих картинка моментально стала раздваиваться, затем растраиваться и расчетверяться. Эффект был тот ещё: глаза размножали только людей (людей ли?), остальное я видел с неприлично подробной чёткостью, до мельчайшей пылинки. Меня схватили за голову и потащили по длинному извилистому коридору с кучей ржавых дверей, встроенных средь каменных глыб. Выйти из тела ни в какую не получалось, никаких мыслей уже не было, только память о том, как меня вешали и распинали, увенчанная непреходящими ощущениями этих смертей. Меня затащили в просторный, белый до ощущения бесконечности, зал, долго и нудно пёрли до центра этой бесконечности, где стоял такой же ржавый, как двери в каменном коридоре, металлический куб. Впихнули в сюрреалистического вида шлюз, исцарапанный изнутри моими же, как мне показалось, содранными ногтями, и захлопнули люк. Со всех сторон потянулись струйки разноцветного газа, стало весело, я что-то пел, потом тошно, я кричал что-то кашляющим шёпотом, а затем меня выворачивало наизнанку, и я блевал, блевал, выблёвывал лёгкие, сердце, кишки и всё, что оставалось ещё, а когда ничего уже не осталось, я выблевал себя.

Я пришёл в себя в крохотном сыром кубе, лёжа на каменном полу мордой вниз. У меня наличествовало тело, которое к тому же нещадно стонало от пронизывающей насквозь боли, а всё моё существо вибрировало от не менее пронизывающего холода. Сразу же отворилась боковая стена, оказавшаяся ржавой визгливой дверью, за ней стояло несколько человекообразных, количество которых я не сумел определить – поскольку в глазах моих картинка моментально стала раздваиваться, затем растраиваться и расчетверяться. Эффект был тот ещё: глаза размножали только людей (людей ли?), остальное я видел с неприлично подробной чёткостью, до мельчайшей пылинки. Меня схватили за член и потащили по длинному извилистому коридору с кучей ржавых дверей, встроенных средь каменных глыб. Выйти из тела ни в какую не получалось, никаких мыслей уже не было, никакой памяти. Просторный, белый до ощущения бесконечности, зал, долго и нудно до центра этой бесконечности, где эти проклятые существа содрали с меня невесть как оказавшиеся на мне лохмотья и стали насиловать моё тело, не спеша, но и не задерживаясь, жестоко и методично, и в рот и в зад, из меня хлестала кровь, внутренности спекались. А затем, так же размеренно, мне оторвали яйца и засунули в рот, предварительно выбив все до единого, по одному, зубы, открутили член и забили кулаками в разодранную жопу. И начали медленно, растягивая процесс, отдирать руки, ноги, сворачивать нос, уши, выкалывать глаза и крутить вокруг оси голову. И, наконец, когда тело кончилось, они схватили меня и с размаху швырнули в белую сияющую бездну.