После смерти тела ты либо остаёшься в сознании, либо исчезаешь, прекращая существовать в каких бы то ни было формах и видах. Когда ты готов к полному и бесповоротному отсутствию себя, обнаруживаешь себя в точке выбора. Здесь и сейчас (везде и всегда) ты можешь решить (можешь и не решать) – исчезаешь или остаёшься.

Наконец-то остановился жёлтый обшарпанный автобус, с треснувшими стеклами и помятыми боками; я поудобнее уселся на заднее сиденье и упялился в дорогу. Утро было раннее, ветреное и солнечное, народу набилось четыре человека: бабулька в фуфайке, широкоплечий мужик с топором, провинциального вида очкарик, уткнувшийся в ноутбук, и я. Целая толпа для такой глухомани...

Лица у всех под стать утру, свежие и радостные, да и вообще – чем ближе к Раю, тем светлее и беззаботней люди, и птички поют звонче, и деревья украшены цветами и плодами всякими... красотища!

Поселился я в местечке Подрайское: тихо, спокойно, леса кругом грибные, озёра с карасями, домики бревенчатые, спится в них изумительно сладко. Из транспорта ходит пара автобусов и электричка, а система сообщения весьма прелюбопытная: железнодорожное полотно проложено на земляном оборонительном валу параллельно полуразбитой асфальтовой трассе, из-под которой местами высовывается булыжный тракт. Автомобили крайне редки, хотя в городах их достаточное количество.

Города всего два.

Первый город – Рай.

Второй – Ад.

Конечно же, необычность этих мест переполняла меня до краёв с той минуты, когда я самым спинным мозгом ощутил присутствие, оно пробрало меня от макушки до пяток, прошло через всё моё существо и осталось во мне навсегда, – и я стал пустотой, пронизывающей вселенную... мог ли я хотя бы даже представить там, давно и далеко, вихревые потоки пустоты!

Подрайское похоже на крохотный, всеми забытый захолустный городишко с бегающими по тротуарам курами, нежащимися в лужах свиньями и деревянным кинотеатром в качестве достопримечательности. С той разницей, что в полутора часах езды автобусом возвышаются блистающие небоскрёбы Рая...

В обратную сторону я предпочитаю двигаться на электричке: под дробь её колёс я плавно вхожу в мрачную энергетику Адских Предместий, и палящая депрессия не успевает выжечь дотла присутствие Бога.

Рай – довольно странное место для такого законченного индивида, как я.

Ибо моё нормальное состояние – сексуально-галлюциногенный психоз, развивающийся на фоне общего обострённого ощущения собственной уникальности.

Я более привычен к депрессии и печали, здесь же всё доверху забито искусственной радостью и тотальным просветлением, у меня даже появилось подозрение, что состояние перманентной приподнятости генерируется какими-то психотронными устройствами, упрятанными в райских подвалах или на чердаках небоскрёбов.

Зато сигареты имеются в неимоверном количестве и самых разнообразных сортов, водки и вина качества отменнейшего, а денег нет вообще. Коммунизм, да и только!

Хотя употребление наркотиков не особо приветствуется, но в Подрайском произрастает чудная конопель, которую я и воскуриваю по мере сил и возможностей... а возможностей предоставляется не так уж и много, поскольку, едва появившись в Виртуальной Регистратуре, я моментально оказался загружен по уши весьма любопытной общественной работой.

На эту тему следует сказать отдельно. Каждый вновь прибывший автоматически заносится в Реестр Индивидуального Индексирования, где любому и всякому, по истечении периода адаптации, подбирается занятие, соответствующее сущностной предрасположенности, зачастую не имеющей ничего общего с личностной ориентацией. Ух, сказано!

Конечно, никаких заданий я не получаю, просто всегда знаю – куда идти и что делать, и поэтому я более редкий гость в Раю, нежели в Аду и его Предместьях...

Чем можно заняться в выходной?

Можно подснять пару красивых мальчиков и хорошо с ними поразвлечься; можно запереться в стриптиз-дансинг и налакаться к утру алкогольно-наркотических коктейлей; можно отправиться в опиумную курильню, где великолепные гурии безостановочно и равнодушно демонстрируют танец живота.

Можно зависнуть в Сети, хотя это имеет смысл лишь тогда, когда хочешь связаться с кем-нибудь на Той Стороне: поскольку жизнь здесь виртуализована запредельно, то и без Сети ощущается глубинное погружение в Хрен Знает Куда и чувствуется постоянное, без отрыва от производства, нахождение самого себя непосредственно внутри Виртуальности.

Я понял, что инфицирован, в тот день, когда впервые проявилось желание провести выходной среди очаровательных пейзажей Адских Предместий; немедленно решив проверить подозрение, сей же час я начал готовиться к экскурсии в Адовы Врата.

Адовы Врата – это ультрасовременное компактное поселение на самой окраине Предместий, местный аналог Подрайского. Географически Ад и Рай необычайно симметричны, и всё, что существует в одном, имеет своё зеркальное отражение в другом. Кроме меня...

Тоже интересное соображение: ведь получается так, что я в равной мере принадлежу и Аду, и Раю, а точнее, я как бы в стороне от обеих конгрегаций; именно поэтому я насторожился, когда обнаружил в себе странное влечение к прогулкам по Адским Предместьям.

Проведя целый день с ..., чертовски довольным я вернулся домой, выкурил тугой джойнт убийственной конопли и тут же отрубился; во сне мне зарядили очередной дозняк предсказательных видений, и наутро я проснулся в довольно эксгумированном состоянии.

Стало быть, на меня пытается воздействовать кто-то или что-то с той стороны, где оказаться я хотел бы лишь в самую последнюю очередь, несмотря на все прелести тамошней жизни.

Ибо всей моей сущностью, до наимельчайшей капли моего бытия я восстаю против... против чего это я восстаю?

А так ли велика разница между Адом и Раем? Ведь Ад берёт своё начало в самом центре Рая, равно как и Рай является скрытым основанием Ада. И точно так же Я есть точка сознания Великой Пустоты, одна из Бесконечного Множества и единственная в Изначальном Нигде. Поэтому, чтобы достигнуть цели, я должен пройти через все Кольца Ада и добраться до самой его сердцевины, в которой пролегают параллели и вертикали Инфернианских Пространств.

Итак, я пробудился, настроил интуитивный центр на режим экстремальной активации, скинул сообщение в Регистратуру, загрузил в рюкзак блок Беломору, кисет конопли, ноутбук, пару литров пива, –  и отправился на станцию.

Двери зелёной ободранной электрички открываться не желали принципиально, посему внутрь я залез сквозь лишённое стекол окошко. Употребив по пиву с двумя бородатыми сатироангелами, я угостил их папиросой, после чего они мирно растворились в соседнем вагоне, откуда доносились звонкие девические голоса, исполняющие под бренчание походной арфы хилая моя, солнышко больное в манере галльских трубадуров.

После Источника Священной Протоплазмы электричка опустела, и в вагоне остался лишь гражданин в отутюженном костюме мышиной расцветки, изумлённо созерцающий, как проплывают бесшумно и размеренно кактусовые плантации и кокосовые посадки, как фонтаны протоплазмы бьют из-под земли и брызгают белёсыми мутными каплями на его реликтовое одеяние.

Мне не впервой видеть, как небо меняет цвета – с синего на зелёный, с зелёного на жёлтый, с жёлтого на красный, прямо-таки по формуле детской считалки, плавно и неуловимо проходя через все мельчайшие оттенки и отблески, и самый воздух становится более вязким и густым, чуть-чуть, но вполне ощутимо, – и вместе с тем меняется облик вагона: деревянные выщербленные лавки мягчеют под задницей, превращаясь в роскошные кожаные диваны, матерные надписи на стенах затягиваются тёмно-бордовой бархатной обшивкой, окна с кусками разбитых стекол растекаются в вогнутые линзы иллюминаторов; вырастают купейные перегородки, и томные светильники льют приглушённый свет, а неизвестно откуда взявшаяся обаятельная стюардесса с точёной полуобнажённой фигуркой приносит бутылку абсента и небольшую изящную коробку чёрного дерева, из которой я достаю ароматную сигару, пока жрица железнодорожного полотна приготовляет мой любимый декадентский напиток...

И я не отказываю себе в этом коротком наслаждении иллюзией виртуальной неги, волшебной получасовой вечностью, за которой начинается Ад.

Показался блистающий фиолетовый пузырь силового излучения, окружающий Адское поле, – концентрический круг,  который, собственно, и является территорией Ада.

Подобные Адские поля имеются на каждом слое Инфернианского Пространства: некоторые находятся в состоянии сгущения и видны со стороны как паутина формационного тумана; другие, новорождённые, пусты и даже не покрыты информационной изоляцией; третьи, действующие, пребывают в непрерывном процессе застройки, – и нет пределов Великому Расширению, в результате которого Адские Поля становятся Инфернианскими Галактиками, Вселенными с обратным знаком.

А гражданин в мышином костюме, проезжая сквозь силовой барьер, отделался лишь тем, что душевно и с надрывом проблевался на свои допотопные штаны со стрелками. К моему небольшому удивлению.

Я встретил тебя в очень странном месте, там, где совсем не ожидал встретить такую, как ты. И я остался там – сначала из любопытства, а затем ради того, чтобы быть с тобою рядом.

Я начал изучать это странное место – но не стал больше понимать его. Я узнал о его устройстве – и пришел к выводу, что я тоже как-то устроен. Я узнал его свойства – и стал наблюдать свои.

Вскоре мне это надоело, я перестал обращать внимание на странность здешних красот и сосредоточился на тебе.

Я видел, как танцевала ты в возбуждающих объятиях пламени, растущего из круглых земных отверстий. Я слышал легенды, которые излетали из уст твоих в ловушку ночного неба. Я чувствовал прерывистое дыхание огня, ласкающего твою плоть.

И знал о том, что танец твой – для меня, и песнь твоя – для меня, и ждущая плоть – для меня. Мы сплелись и слились, растворяясь в оранжевом кристаллическом облаке. Мы отделили часть себя – и вылетели оттуда.

И мы увидели, что создали вселенную.

Каково же горе и страдание бога, если так велико горе и страдание человека? Истинное значение горя приоткрылось мне и захлопнулось вместе с крышкой твоего гроба: горе – это разрушение вселенной, которую мы себе сотворили.

Самый холодный твой поцелуй получил я на прощание. Ты погибла в грязи, – но грязь не испачкала тебя; ты стала осенним ветром в прозрачной паутине неба.

Никогда больше не коснусь я твоих мягких и ждущих губ, никогда не дотронусь до нежной кожи твоего лица, никогда не услышу ласкающей призывной мелодии твоих интонаций, сияние взглядов твоих не осветит бездонных ночей, не вдохну дурманящих запахов твоей возбуждённой плоти, – но ты растворилась в глубинах моего существа; прощальную песнь возношу тебе, моя светлейшая...

Я стал отточенной ненавистью льда, застывшей в вечной тьме, в безвозмездных глубинах пустоты, в тех глубинах, которые открываются одна за другой, и я проникаю в них; так проникал я в тебя, в тело твоё и сознание, ты растворилась во мне, и теперь я – больше, это уже ни я – и ни ты, ни я в тебе – и ни ты во мне; это нечто, в чём нет нас, – мы равномерно распределились друг в друге, и что это, как его назвать? – не знаю...

Ты стала осенним ветром, – и я завидую этим жёлтым листьям на ветке, они трепыхаются и разлетаются под твоими ладонями; и где-то внутри я не верю, что ты не появишься больше, что мои глаза не увидят тебя, что я не услышу твоего голоса... он так красив, твой голос... И ты не станешь рядом, не коснёшься меня тёплым, как жизнь, телом, не уснёшь на моём плече. Это всё так, будто бы я проснулся чуть-чуть, но не в силах оторвать головы от подушки, и только мысли о тебе напоминают мне, что пора пробуждаться совсем, – и двигаться дальше.

Мы были рождены на грани – и видели мир с её стороны. Нам было хорошо и радостно, мы веселились вместе и были счастливы, – и мы знали печаль ушедших и знали, что и мы уйдём. Мы жили так долго и беззаботно, детские страхи оставили нас, время превратилось в вечность, – и мы решили, что так будет всегда.

И тогда настала пора прощаться; прощаться навек – и уходить по одному за ту грань, на которой мы появились. Нам ведомо, что мы встретимся ещё, встретимся не раз, – но в месте ином, там, где и сами мы станем иными, – и прежнее наше бытие будет лишь отблеском улыбки, крохотным и светлым отблеском твоей пронзительной и ласковой улыбки внутри остановившегося взгляда моих остекленевших глаз.

Я проходил Кольца – медленно и тяжело. Я плыл в Кольце Кипящей Кислоты – и знал, что не могу утонуть и растворится. Я мчался, как бешеный, в Кольце Бега – и знал, что не могу остановиться и не могу сбавить скорость. Я блевал на каждом шагу в Кольце Озоновой Изнанки – и знал, что не могу задохнуться. Я распадался на атомы в Кольце Урановых Испарений – и знал, что не могу не остаться целым. Я падал без движения в Кольце Релаксаций – и знал, что сила моя прибывает. Я видел страх и ненависть в Кольце Сострадания – и знал, что сущность моя – любовь. Я терял сознание в Кольце Концентрации и шёл без памяти – и знал, кто я, зачем я здесь и куда иду.

Я был в Раю, тёмном, извечном, трижды опустившемся под застывшее небо. Я видел там два заскорузлых Древа. Одно, широкое и раскидистое, всё ещё испускало чёрно-алые побеги и коричневые твёрдые плоды. Другое, белый сухой ствол с обрубленными ветвями, стояло на залитой фиолетовым солнцем выжженной поляне, и цветы не произрастали вокруг него. Оно светилось странным мерцающим сиянием, оставшимся с тех, неизвестных уже времён, когда Смерть не сошла ещё на манящий круговорот оживающих воплощений...

Я стою на вершине высочайшей горы, сияющая пустыня Ада расстилается передо мною, холодный мерцающий свет миллиардами огней рассыпан по жидким пескам. Я стал суров и твёрд, мои движения точны и выверены, мои восприятия проникают в суть. Я обнажён и один; я оглядываю свой путь – и знаю, что пути не существует: я стоял здесь вечно и вспоминал своё Прохождение.

Прохождение, которого не было.